У меня совершенно детские ладошки. Очень маленькие, тонкие, хрупкие пальцы. С аккуратными, почти как россыпные карамельки, ноготками. Моя ладошка в 99% будет меньше вашей, даже если вам едва исполнилось 10. Я всегда активно жестикулирую, люблю отбивать пятюню, играть в ладушки и «летела ворона». В школе я играла на пианино, а сейчас поигрывают на укулеле. Я люблю, когда меня держат за руку и целуют в ладошку.

И вот на левой руке, на этой нежной руке, есть 2 мозоли. Они со мной уже 3 года и, верно, никуда уже не денутся. Мозоли, похожие на трудовые. Такие бывают у работяг, которые тягают тяжести изо дня в день или у моряков, что сожгли ладони пропитанными солью канатами. И у меня такие мозоли. Ровно две. Они мне остались на память об отцовском доме.
Через несколько лет после похорон папы мне стало невыносимо нужно доехать до его дома и могилы. А это часов 12 за рулём от Ижевска. Через серпантин Уральских гор и по самому цвету российского бездорожья провинции. Взяв подругу в спутники для компании, я на одном дыхании преодолела путь туда. Найдя отцовский дом (а был он в глуши Башкирии, в деревне, в которой папа родился и решил в старости построиться снова), я поняла, что внутрь не пройти - тропинка от калитки до двери поросла травой, выше меня раза в два. Соседи дали мне косу. Я в первый раз в жизни держала этот инструмент. И косила так, будто извинялась за все те разы, когда папа звал в этот дом, а мне было некогда. Косила с таким остервенением, что не чувствовала ожогов крапивы, пота на лице, назойливых насекомых. Я косила не траву, я косила своё чувство вины. Уже позже я увидела кровавую левую ладошку.

С тех пор у меня есть ещё одно вечное напоминание о том, что нужно спешить любить. Мозоли на руках - ничто, по сравнению с мозолью на сердце.